Неточные совпадения
— С ее
цветом лица одно спасенье… — отвечала Друбецкая. — Я удивляюсь, зачем они вечером
сделали свадьбу. Это купечество…
По его понятию, надо было перебить кретоном всю мебель, повесить гардины, расчистить сад,
сделать мостик у пруда и посадить
цветы; но он забыл много других необходимых вещей, недостаток которых потом измучал Дарью Александровну.
— И думаю, и нет. Только мне ужасно хочется. Вот постой. — Она нагнулась и сорвала на краю дороги дикую ромашку. — Ну, считай:
сделает, не
сделает предложение, — сказала она, подавая ему
цветок.
Она быстро оделась, сошла вниз и решительными шагами вошла в гостиную, где, по обыкновению, ожидал ее кофе и Сережа с гувернанткой. Сережа, весь в белом, стоял у стола под зеркалом и, согнувшись спиной и головой, с выражением напряженного внимания, которое она знала в нем и которым он был похож на отца, что-то
делал с
цветами, которые он принес.
Господин скинул с себя картуз и размотал с шеи шерстяную, радужных
цветов косынку, какую женатым приготовляет своими руками супруга, снабжая приличными наставлениями, как закутываться, а холостым — наверное не могу сказать, кто
делает, бог их знает, я никогда не носил таких косынок.
В первые минуты Самгину показалось, что она стала милее и что поездка за границу
сделала ее еще более русской; ее светлые голубые глаза, румяные щеки, толстая коса льняного
цвета и гладко причесанная голова напоминали ему крестьянских девушек.
Весело хлопотали птицы, обильно
цвели цветы, бархатное небо наполняло сад голубым сиянием, и в блеске весенней радости было бы неприлично говорить о печальном. Вера Петровна стала расспрашивать Спивака о музыке, он тотчас оживился и, выдергивая из галстука синие нитки,
делая пальцами в воздухе маленькие запятые, сообщил, что на Западе — нет музыки.
Самгин смотрел на нее с удовольствием и аппетитом, улыбаясь так добродушно, как только мог. Она — в бархатном платье
цвета пепла, кругленькая, мягкая. Ее рыжие, гладко причесанные волосы блестели, точно красноватое, червонное золото; нарумяненные морозом щеки, маленькие розовые уши, яркие, подкрашенные глаза и ловкие, легкие движения — все это
делало ее задорной девчонкой, которая очень нравится сама себе, искренно рада встрече с мужчиной.
— Ну, рассказывай, — предложил он, присматриваясь к брату. Дмитрий, видимо, только что постригся, побрился, лицо у него простонародное, щетинистые седые усы
делают его похожим на солдата, и лицо обветренное, какие бывают у солдат в конце лета, в лагерях. Грубоватое это лицо освещают глаза серовато-синего
цвета, в детстве Клим называл их овечьими.
Самгин вынул из кармана брюк часы, они показывали тридцать две минуты двенадцатого. Приятно было ощущать на ладони вескую теплоту часов. И вообще все было как-то необыкновенно, приятно-тревожно. В небе тает мохнатенькое солнце медового
цвета. На улицу вышел фельдшер Винокуров с железным измятым ведром, со скребком, посыпал лужу крови золою, соскреб ее снова в ведро.
Сделал он это так же быстро и просто, как просто и быстро разыгралось все необыкновенное и страшное на этом куске улицы.
Молодой человек говорил что-то о Стендале, Овидии, голос у него был звонкий, но звучал обиженно, плоское лицо украшали жиденькие усы и такие же брови, но они, одного
цвета с кожей, были почти невидимы, и это
делало молодого человека похожим на скопца.
Она была миленькая, точно картинка с коробки конфект. Ее круглое личико, осыпанное локонами волос шоколадного
цвета, ярко разгорелось, синеватые глаза сияли не по-детски лукаво, и, когда она, кончив читать, изящно
сделала реверанс и плавно подошла к столу, — все встретили ее удивленным молчанием, потом Варавка сказал...
Самгин молчал, ожидая более значительного. Подошла жена в гладком, бронзового
цвета платье, оно старило ее и
делало похожей на карикатурно преувеличенную подставку для лампы.
Ногою в зеленой сафьяновой туфле она безжалостно затолкала под стол книги, свалившиеся на пол, сдвинула вещи со стола на один его край, к занавешенному темной тканью окну,
делая все это очень быстро. Клим сел на кушетку, присматриваясь. Углы комнаты были сглажены драпировками, треть ее отделялась китайской ширмой, из-за ширмы был виден кусок кровати, окно в ногах ее занавешено толстым ковром тускло красного
цвета, такой же ковер покрывал пол. Теплый воздух комнаты густо напитан духами.
Землистого
цвета лицо, седые редкие иглы подстриженных усов, голый, закоптевший череп с остатками кудрявых волос на затылке, за темными, кожаными ушами, — все это
делало его похожим на старого солдата и на расстриженного монаха.
Про Захара и говорить нечего: этот из серого фрака
сделал себе куртку, и нельзя решить, какого
цвета у него панталоны, из чего сделан его галстук. Он чистит сапоги, потом спит, сидит у ворот, тупо глядя на редких прохожих, или, наконец, сидит в ближней мелочной лавочке и
делает все то же и так же, что
делал прежде, сначала в Обломовке, потом в Гороховой.
Она пошла. Он глядел ей вслед; она неслышными шагами неслась по траве, почти не касаясь ее, только линия плеч и стана, с каждым шагом ее,
делала волнующееся движение; локти плотно прижаты к талии, голова мелькала между
цветов, кустов, наконец, явление мелькнуло еще за решеткою сада и исчезло в дверях старого дома.
Она нюхает
цветок и, погруженная в себя, рассеянно ощипывает листья губами и тихо идет, не сознавая почти, что
делает, к роялю, садится боком, небрежно, на табурет и одной рукой берет задумчивые аккорды и все думает, думает…
Райский молчал, наблюдая Веру, а она старалась казаться в обыкновенном расположении духа,
делала беглые замечания о погоде, о встречавшихся знакомых, о том, что вон этот дом еще месяц тому назад был серый, запущенный, с обвалившимися карнизами, а теперь вон как свежо смотрит, когда его оштукатурили и выкрасили в желтый
цвет. Упомянула, что к зиме заново отделают залу собрания, что гостиный двор покроют железом, остановилась посмотреть, как ровняют улицу для бульвара.
— Нет, — сказала она, — чего не знаешь, так и не хочется. Вон Верочка, той все скучно, она часто грустит, сидит, как каменная, все ей будто чужое здесь! Ей бы надо куда-нибудь уехать, она не здешняя. А я — ах, как мне здесь хорошо: в поле, с
цветами, с птицами как дышится легко! Как весело, когда съедутся знакомые!.. Нет, нет, я здешняя, я вся вот из этого песочку, из этой травки! не хочу никуда. Что бы я одна
делала там в Петербурге, за границей? Я бы умерла с тоски…
— Послушайте, братец, — отвечала она, — вы не думайте, что я дитя, потому что люблю птиц,
цветы: я и дело
делаю.
— Ну, хозяин, смотри же, замечай и, чуть что неисправно, не давай потачки бабушке. Вот садик-то, что у окошек, я, видишь, недавно разбила, — говорила она, проходя чрез цветник и направляясь к двору. — Верочка с Марфенькой тут у меня всё на глазах играют, роются в песке. На няньку надеяться нельзя: я и вижу из окошка, что они
делают. Вот подрастут,
цветов не надо покупать: свои есть.
Начинало рассветать. Он окинул взглядом деревья, и злая улыбка осветила его лицо. Он указывал, какие
цветы выбрать для букета Марфеньки: в него вошли все, какие оставались. Садовник
сделал букет на славу.
Столяр же
сделал и гробик; Марья Ивановна отделала его рюшем и положила хорошенькую подушечку, а я купил
цветов и обсыпал ребеночка: так и снесли мою бедную былиночку, которую, поверят ли, до сих пор не могу позабыть.
Цветы искусственные и дичь с перьями напомнили мне старую европейскую, затейливую кухню, которая щеголяла такими украшениями. Давно ли перестали из моркови и свеклы вырезывать фигуры, узором располагать кушанья, строить храмы из леденца и т. п.? Еще и нынче по местам водятся такие утонченности. Новейшая гастрономия чуждается украшений, не льстящих вкусу. Угождать зрению — не ее дело. Она презирает мелким искусством — из окорока
делать конфекту, а из майонеза цветник.
Материя двух
цветов, белая и красная, с ткаными узорами, но так проста, что в порядочном доме нельзя и драпри к окну
сделать.
Китайцы светлее индийцев, которые все темно-шоколадного
цвета, тогда как те просто смуглы; у них тело почти как у нас, только глаза и волосы совершенно черные. Они тоже ходят полуголые. У многих старческие физиономии, бритые головы, кроме затылка, от которого тянется длинная коса, болтаясь в ногах. Морщины и отсутствие усов и бороды
делают их чрезвычайно похожими на старух. Ничего мужественного, бодрого. Лица точно вылиты одно в другое.
Сильно бы вымыли ему голову, но Егорка принес к обеду целую корзину карасей, сотни две раков да еще барчонку
сделал дудочку из камыша, а барышне достал два водяных
цветка, за которыми, чуть не с опасностью жизни, лазил по горло в воду на средину пруда.
Вообще зима как-то не к лицу здешним местам, как не к лицу нашей родине лето. Небо голубое, с тропическим колоритом, так и млеет над головой; зелень свежа; многие
цветы ни за что не соглашаются завянуть. И всего продолжается холод один какой-нибудь месяц, много — шесть недель. Зима не успевает воцариться и, ничего не
сделав, уходит.
Вслед за старушкой из двери залы гражданского отделения, сияя пластроном широко раскрытого жилета и самодовольным лицом, быстро вышел тот самый знаменитый адвокат, который
сделал так, что старушка с
цветами осталась не при чем, а делец, давший ему 10 тысяч рублей, получил больше 100 тысяч. Все глаза обратились на адвоката, и он чувствовал это и всей наружностью своей как бы говорил: «не нужно никих выражений преданности», и быстро прошел мимо всех.
Светло-русые волосы, неопределенного
цвета глаза и свежие полные губы
делали ее еще настолько красивой, что никто даже не подумал бы смотреть на нее, как на мать целой дюжины детей.
Темно-синие обои с букетами
цветов и золотыми разводами
делали в комнате приятный для глаза полумрак.
Защитная окраска
делает ее совершенно невидимой:
цвет шерсти животного сливается с окружающей обстановкой и видно одно только мелькающее белое «зеркало».
Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны в жизни, и написаны другие книги, другими людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора
цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную,
делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, — уж ей ли, кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой дурной, такие отношения дурны».
Глупостей довольно
делали для него и в Германии, но тут совсем не тот характер; в Германии это все стародевическая экзальтация, сентиментальность, все Blumenstreuen; [осыпание
цветами (нем.).] у нас — подчинение, признание власти, вытяжка, у нас все «честь имею явиться к вашему превосходительству».
Гумбольдт все слушал без шляпы и на все отвечал — я уверен, что все дикие, у которых он был, краснокожие и медного
цвета,
сделали ему меньше неприятностей, чем московский прием.
Вид из него обнимал верст пятнадцать кругом; озера нив, колеблясь, стлались без конца; разные усадьбы и села с белеющими церквами видны были там-сям; леса разных
цветов делали полукруглую раму, и черезо все — голубая тесьма Москвы-реки.
Жандармы —
цвет учтивости, если б не священная обязанность, не долг службы, они бы никогда не только не
делали доносов, но и не дрались бы с форейторами и кучерами при разъездах. Я это знаю с Крутицких казарм, где офицер désolé [расстроенный (фр.).] был так глубоко огорчен необходимостью шарить в моих карманах.
Оставалось умереть. Все с часу на час ждали роковой минуты, только сама больная продолжала мечтать. Поле,
цветы, солнце… и много-много воздуха! Точно живительная влага из полной чаши, льется ей воздух в грудь, и она чувствует, как под его действием стихают боли, организм крепнет. Она
делает над собой усилие, встает с своего одра, отворяет двери и бежит, бежит…
Однако ж не седые усы и не важная поступь его заставляли это
делать; стоило только поднять глаза немного вверх, чтоб увидеть причину такой почтительности: на возу сидела хорошенькая дочка с круглым личиком, с черными бровями, ровными дугами поднявшимися над светлыми карими глазами, с беспечно улыбавшимися розовыми губками, с повязанными на голове красными и синими лентами, которые, вместе с длинными косами и пучком полевых
цветов, богатою короною покоились на ее очаровательной головке.
Невидимо высоко звенит жаворонок, и все
цвета, звуки росою просачиваются в грудь, вызывая спокойную радость, будя желание скорее встать, что-то
делать и жить в дружбе со всем живым вокруг.
4-я и 5-я породы — черные дрозды, величиною будут немного поменьше большого рябинника; они различаются между собою тем, что у одной породы перья темнее, почти черные, около глаз находятся желтые ободочки, и нос желто-розового
цвета, а у другой породы перья темно-кофейного, чистого
цвета, нос беловатый к концу, и никаких ободочков около глаз нет; эта порода, кажется, несколько помельче первой [Тот же почтенный профессор, о котором я говорил на стр. 31,
сделал мне следующие замечания: 1] что описанные мною черные дрозды, как две породы, есть не что иное, как самец и самка одной породы, и 2) что птица, описанная мною под именем водяного дрозда, не принадлежит к роду дроздов и называется водяная оляпка.
На самых верхних уступах помещались многочисленные чайки. Белый
цвет птиц, белый пух и белый помет, которым сплошь были выкрашены края карнизов,
делали чаек мало заметными, несмотря на общий темный фон скалы.
Но зато
делать искусственные
цветы она научилась довольно быстро и вопреки мнению Симановского
делала их очень изящно и с большим вкусом, так что через месяц шляпные и специальные магазины стали покупать у нее работу.
В заключение он взял на руки Маню Беленькую, завернул ее бортами сюртука и, протянув руку и
сделав плачущее лицо, закивал головой, склоненной набок, как это
делают черномазые грязные восточные мальчишки, которые шляются по всей России в длинных старых солдатских шинелях, с обнаженной, бронзового
цвета грудью, держа за пазухой кашляющую, облезлую обезьянку.
— А например… например… ну вот, например,
делать искусственные
цветы. Да, а еще лучше поступить в магазин цветочницей. Милое дело, чистое и красивое.
Светящиеся червячки прельщали нас своим фосфорическим блеском (о фосфорическом блеске я знал также из «Детского чтения»), мы ловили их и держали в ящиках или бумажных коробочках, положив туда разных трав и
цветов; то же
делали мы со всякими червяками, у которых было шестнадцать ножек.
Ко всему этому усердию Катишь отчасти была подвинута и тем, что Юлия для этого бала
сделала ей довольно значительные подарки: во-первых, бело-газовое платье и широчайшую голубую ленту для пояса и довольно еще свежие, раза два или три всего надеванные,
цветы для головного убора.
Катишь почти знала, что она не хороша собой, но она полагала, что у нее бюст был очень хорош, и потому она любила на себя смотреть во весь рост… перед этим трюмо теперь она сняла с себя все платье и, оставшись в одном только белье и корсете, стала примеривать себе на голову
цветы, и при этом так и этак поводила головой,
делала глазки, улыбалась, зачем-то поднимала руками грудь свою вверх; затем вдруг вытянулась, как солдат, и, ударив себя по лядвее рукою, начала маршировать перед зеркалом и даже приговаривала при этом: «Раз, два, раз, два!» Вообще в ней были некоторые солдатские наклонности.
Бритую хохлацкую голову и чуб он устроил: чуб — из конских волос, а бритую голову — из бычачьего пузыря, который без всякой церемонии натягивал на голову Павла и смазывал белилами с кармином, под
цвет человечьей кожи, так что пузырь этот от лица не было никакой возможности отличить; усы, чтобы они были как можно длиннее, он тоже
сделал из конских волос.